Я только киваю. Дед Рома у нас любит поскандалить, только повод дай. Но зато он всегда если чем помочь нужно по мужской части по ремонту — никогда не откажет. Но придётся выслушать, из какого дерьма сейчас гвозди делают, что гнутся во все стороны, стоит только молотком ударить, и подобное.

— Ну давай, студентка! Бабе Шуре привет, — останавливает рычащую на все лады машину у наших ворот.

— Обязательно! Спасибо, дед Рома.

— Бывай, Женёк.

Он уезжает, а я, конечно, ключи от замка на воротах достать не успеваю, потому что бабушка их уже распахивает, радостно улыбаясь.

— Женечка! — раскрывает объятия. — Не ждала в эти выходные, дитё. Но как же рада!

— Привет, бабуль! — обнимаю её, прижимаясь крепко-крепко. Соскучилась!

Мы проходим в дом, я снимаю рюкзак и куртку. В доме стоит аппетитный запах, наверное, бабушка бросилась готовить, как только я ей позвонила и сказала, что приеду.

— Давай, дитё, раздевайся, руки мой да за стол. Вареники с картошкой наварила я. С маслом и с луком, как ты любишь. Кисель вишнёвый сварила, твой любимый, но горячий ещё. Выставлю сейчас на порожек, чтобы остыл быстрее.

— Спасибо, бабуль, но тебе не стоило так колотиться, — качаю головой, а сама, конечно, очень рада вареникам. Просто у бабушки в последние полгода сильно руки крутят, врач говорит, артрит, лечить нужно, мази постоянно использовать, но кто бы бабушку заставил? До моего отъезда в Ростов на учёбу ещё как-то её контролировала, а теперь-то понятно, как она лечится. Вон кастрюлю взяла, и дрожит рука.

Я мою руки и переодеваюсь в домашний спортивный костюм. Садимся с бабушкой ужинать. Вареники — просто пальчики оближешь. У бабушки всегда такие. У меня тоже вкусные получаются, но вот так красиво заворачивать края не получается.

Внезапно в памяти всплывает довольное лицо Германа Васильевича, когда он ел мои блины. Интересно, вареники он любит? Тоже бы понравились? С маслом или со сметаной?

— Дитё, ты в каких там облаках летаешь? — спрашивает бабушка, возвращая меня в дом из мыслей. — Аж жевать перестала.

Только бы щёки предательские не покраснели. Можно от кого угодно скрыть свои эмоции, но точно не от бабушки, она меня как облупленную знает.

— Вкусно просто очень, — бормочу, принимаясь тщательно жевать. — В общаге, знаешь ли, таких деликатесов не попробуешь особенно.

Бабушка смеётся в ответ и гладит меня по руке своей тёплой ладонью. Потом мы болтаем. Сначала она расспрашивает меня про колледж, про учёбу, что делаем, как учат, сколько задают. Про Таню спрашивает, про общежитие. Потом рассказывает, что да как дома. Куры к осени совсем нестись плохо стали, козы соседскую вишню поскубли, пришлось соседям отдать ведро яблок взамен, а кошка Макаровых котят нарожала — копии нашего Бурли. Так бабка Макаровых ругаться приходила.

— Совсем Макариха из ума выжила, что ж я Бурлю в доме-то запру? — всплёскивает руками бабушка.

Мы вместе после ужина убираем со стола, я умываюсь и иду в свою спальню. Умащиваюсь в кресле с книжкой, закутавшись в плед. И Бурля уже тут как тут — мурлычет, хвост дугой, о ноги трётся.

И спокойно так дома, хорошо, а внутри всё равно пульсирует что-то, тревожит. Страхи и волнения остались в большом городе вроде бы, но какая-то их частичка со мной в село приехала, мандражит, не даёт расслабиться. Возвращаться в город совсем не хочется, но я знаю, что эта минута слабости временная. Нужно учиться, работу найти потом хорошую, бабушку забрать. Что тут в селе делать?

Бабушка приходит ко мне, рядом садится, а я кладу голову ей на колени и позволяю меня гладить по волосам. Расслабляюсь.

— Случилось чего, Женёк? — тихо спрашивает бабушка. Чувствует, как и всегда.

— Хорошо всё, бабуль. — Я никогда не умела врать ей. Да и нужды не было, бабушка никогда не ругала меня, а если шалость какая получалась, то лишь мягко журила. Но я не могу ей просто всё рассказать, она ведь с ума от страха и тревоги сойдёт потом. — Скучаю я просто там. Никак не привыкну.

В ответ она молчит. Продолжает гладить, пока я не засыпаю. Вот только сны мои связаны совсем не с селом, и даже не с пережитым недавно страхом. А с… крупным мужчиной, чьего лица я не вижу, но чьи сильные руки чувствую на плечах, чьи крепкие ладони гладят и сжимают, обнимают… и мне так хочется, чтобы этот сон не заканчивался.

9

Хорёк забегает в автобус, скрываясь в его нутре, а я слегка подвисаю. Лёгкая она, как ветерок весенний, молоденькая совсем. Как ручеёк в лесу чистая и свежая.

И пахнет так… молодостью. Описать сложно. Ни духов не слышно, ни других посторонних запахов. Молодостью и лёгким ароматом мыла пахнет от неё.

Почему-то сравнение с Катериной само в голову приходит. Катя — женщина. Взрослая, зрелая. Дорогие духи, ухоженная кожа, мягкий тембр голоса. Как кошка. А Женя в таком контрасте с ней…

Почему вообще у меня в мозгу это сравнение возникло?

Мотнув головой в попытке раструсить эти странные непрошенные мысли, я возвращаюсь к машине. Дел невпроворот сегодня в городе. Поездка совсем выбила из колеи и теперь всё нужно подтянуть. На три объекта нужно сегодня съездить, ещё с Фадеевым встретиться, он говорит, что нашёл новый выгодный канал поставок запчастей. И Кате заехать обещал. Да и самому уже хочется увидеться.

Выруливаю с привокзальных лабиринтов на широкую трассу и включаю гарнитуру. Как обычно, часть работы приходится выполнять в машине по дороге.

Набираю сначала одного знакомого ещё по оперативке. Гражданский. Такие в моём телефоне записаны как “1”, “2” и тому подобное. Таких сдавать не принято, они полезнее на улице. И даже по завершении карьеры. Небесплатно, конечно.

— Привет, это Герман.

— Добрый. Давно слышно не было.

— Слушай, есть просьба, — мы оба подразумеваем некоторую сумму под этим словом, конечно. — Возле общаги на Иванова надо немного попастись. Интересует серый седан, иномарка. Какая — не в курсе. Фотки, видео, время. С сегодня и до вторника.

— Понял.

Информатор отключается, а я набираю Рому.

— Привет, Гермыч, — отвечает на третьем гудке. — Что это тебе в субботу не спится?

— Кто рано встаёт, тому Бог даёт, Рома. А вообще, ты на часы давно смотрел? Начало одиннадцатого уже.

— Ой, внатуре, я что-то заработался.

Заработался он. Небось только дотащился до сервиса, опять механик сам открывал точку.

— Что там по крузаку? Решили? Прохорова уволил?

— Да, всё сделали, как ты сказал: хозяину тачки сделали ремонт днища бесплатно. Прохорова пробил, там не то что корочки, там даже девяти классов нет. Он сварочный в руки взял, по ходу, месяц назад.

— И уже иномарки варить пошёл, дебил. Да уж, — качаю головой. Каких только самоуверенных безумцев нет сейчас. Зачем учиться, да? — Ромыч, это твой косяк, понимаешь? На работу ты его брал. К клиенту ты его подпустил. Ещё один такой прокол для репутации сервиса, и пойдёшь за Прохоровым.

Рома в ответ помалкивает, сопли жуёт и думает, что бы промямлить. Честно говоря, он заебал. Уже далеко не первый косяк на подконтрольной ему точке. Зачем мне такой тупой менеджер?

После пары ласковых сбрасываю Рому и только собираюсь набрать Катерине, как она звонит сама.

— Привет, Катюня, — беру трубку. — Только собрался тебе позвонить, ты будто догадалась.

— Привет, Герман, — усмехается. — От тебя дождёшься. Сегодня приедешь?

— Ты как всегда: сюрпризы не любишь?

— Не люблю, ты верно говоришь.

— Приеду, Кать. Только поздно. Много работы сегодня.

— Тогда до вечера, Герман. Жду.

Она отключается, а я перевожу бортовой компьютер из режима телефона на музыкальный плеер и включаю “Арию”. В последнее время старый добрый русский рок куда предпочтительнее, чем зарубежка.

Надо хоть за вином хорошим заехать, конфеты купить. Не с пустыми же руками к Кате ехать. Большего она всё равно не возьмёт — пытался. Катя очень цельная и самодостаточная женщина. Кроме того, подарки она почему-то воспринимает как унижение её достоинства.